Я могу долго колебаться и примериваться, но когда решение принято, действую быстро. На следующий день после возвращения из Сочи я собралась в Тяньши. Для заключения контракта и покупки продукции нужно было минимум триста долларов. У меня эти деньги были – копила на домашний компьютер. Но тратить их не хотелось. Позвонила днём с работы Сергею Асланяну:
- Ты можешь мне одолжить денег?
- Нет. Знаниями и опытом помогу, научу зарабатывать, но давать деньги не буду.
- Почему?
- Таково моё правило.
Раз жизнь даёт такую подсказку, тут бы мне дать на попятную, но нет, я как ретивый конь перла вперёд. Моё решение внешне ещё никак не проявлялось, и могла запросто отказаться от сетевого маркетинга, но на самом деле казалось, что весь мир об нём знает и если откажусь, то тем себя обесчещу.
После работы я галопом помчалась в Тяньши. Мой мозг был как в тумане, когда я доставала с трудом накопленные деньги, подписывала контракт и выбирала наугад в каталоге продукцию. Получив пакет с коробочками, пошла к выходу. Сергей меня остановил:
- Что теперь думаешь делать?
- Увольняться с работы.
- Не надо. Тебе вначале лучше хорошо тут освоиться, а без другого дохода будет очень трудно. Никто так не делает. Увольняются только когда заработают достаточно денег, через полгода, не раньше.
- Нет. Я уже всё решила, - сказала я твёрдо.
Сергей только покачал головой, а я вообразив, что теперь могу бросить ненавистную бухгалтерию, пошла на выход. Договор и пакет с китайскими препаратами кальция я спрятала на шкафу в спальне. Как их продавать, вообще не представляла. Будущее виделось в зябкой неясной дымке.
На норбековских курсах же всё по-прежнему. Ведущие рассказывали притчи и истории. Зрители под музыку делали упражнения. Только мне этого давно мало. Так же как однажды я наелась турпоходами и горами, также пресытилась сейчас этими духовными практиками. Стала вылезать наружу мои гордыня, заносчивость и самолюбие. В детстве мама меня часто ставила выше брата и хвалила просто так. В школе и вузе я была отличницей, на работе меня тоже превозносили. Всю свою жизнь я привыкла осознавать себя первой и лучшей, и таковой мне хотелось оставаться везде, в том числе и на курсах. Хотелось признания своей особенной исключительности.
В перерыве я подошла к Лене и Саше Яковлеву и прошептала таинственно:
- Я нашла свою вторую половинку, - подразумевая про себя Дениса, телефон которого у меня был записан в блокноте, - и ещё у меня есть это. – Я показала им буддистский медальон на красной нитке, который купила на гостиничной ярмарке в Сочи - Повешу его в свою будущую машину.
Лена и Саша переглянулись. Я додумала, что они мной гордятся, и задрала нос ещё выше. Хотя повод для зазнайства я высосала из пальца. Денису потом я так ни разу и не позвонила, и его номер ещё много лет спустя мозолил мне глаза в записной книжке. Машину тоже не купила, даже на права не сдала. Мне всё это было нужно сказать, что бы со стороны услышать и увидеть подтверждение своей значительности.
Потом мы с Леной отошли в сторонку и разговорились. Точнее я её забросала вопросами. Она терпеливо с лёгкой улыбкой в глазах и едва заметной усталостью отвечала. Почувствовав, что Лена на моей стороне, сообщила, что собираюсь увольняться.
- Почему? - удивилась она.
- Это не моё. Я давно хочу оттуда уйти, но только раньше не знала куда, а теперь знаю.
- И куда же?
- В Тяньши.
- О боже! – только и сказала Лена, - Учитель мне за это задаст.
Глаза её всё ещё улыбались, и я решила, что она притворяется, а на самом деле одобряет мой выбор. Я исступлённо продолжала отмахиваться от всех знаков и предостережений, посылаемых Богом. Да и не верила я ему тогда.
В ту ночь я ночевала у Лены на съемной квартире. Мы долго не спали и беседовали. Для меня наш разговор вылился в большое откровение. Я впервые тет-а-тет с живым человеком, а не с книжкой или дневником обменивалась мыслями о жизни, о Боге и дьяволе, о Любви, об Учителях и Учениках, о школе Норбекова и о нём самом как личности. То, что рассказывала Лена, казалось прекрасным и одновременно несбыточным. Она говорила о безграничных возможностях человека и силе его мысли. Рассказывала, что можно при желании знать всё обо всём – как раз то, о чём я так мечтала в детстве. Можно перемещаться на какие угодно расстояния, путешествовать по мирам и жить столько, сколько пожелаешь, даже вечно.
Когда мой кумир предложила поволшебничать, я вообразила за спиной радужные крылья бабочки. Если ими взмахнуть, то можно полететь мыслями куда захочешь. Озвучила мечту. Лена попробовала вообразить вслед за мной. Ей понравилось. Я загордилась пуще прежнего.
На следующий день после моей работы мы вместе с Леной поехали на курсы. Днём я позвонила домой сказать, что со мной всё в порядке, чтобы успокоить маму. Та стала активно расспрашивать, где я и когда буду дома. Понимая, что это может продолжаться безконечно и тем более, что я сама не знала, буду ли ночевать следующую ночь дома или нет, я не стала её слушать и бросила трубку. Мне же целых 25 лет, я взрослая давно.
По дороге на троллейбусной остановке к нам присоединился Саша Яковлев. Я тут же загадочно и громко ему зашептала:
- Знаешь, чему меня Лена научила?
- Чему? – встрепенулся он.
Лена едва заметно напряглась, потому я всё превратила в шутку.
- Как открывать пластинки сыра.
Саша выглядел обескураженным, а Лена вздохнула облегчённо, рассмеялась и рассказала про мою реакцию на запакованный в пластике сыр, как я его зубами пыталась освободить от обёртки, а всего-то надо было, с уголка ноготком поддеть.
Я из этого эпизода сделала вывод, что не всем надо вслух рассказывать о своей исключительности и избранности. Не все знания для всех. Но никто зато не запрещает мне думать про себя как о просветлённой и воображать, что все вокруг подспудно догадываются о моём посвящение в тайны мироздания. Я чувствовала себя особенной, наравне с Леной.
Гордыня моя при этом зашкаливала примерно как у Ксюхи Тарнавской, когда та считала себя принцессой. Только в отличие от неё, я вслух ничего о своей «избранности» не вещала. Но не из скромности, а из гордыни в кубе. Дескать никому об этом знать не положено, ибо не поймут простые смерды.
После окончания вечерних норбековских курсов, все стажёры стали уговаривать ведущих поехать в ресторан. Лена за, а Лёва отказался наотрез. София пошла к нему в кабинет уговаривать. Вышла минут через пять, вся красная от слёз и хотела убежать. Лена отвела её в сторонку. Выяснилось, что София призналась Лёве в любви, а он её отверг.
- Он дурачок, не обращай на него внимания, - говорила Лена.
- Оградите меня от этой истерички, - просил Лёва всех нас в тот вечер, когда София смыала слёзы в туалете.
Тогда я впервые посмотрела на него как на мужчину. Могла бы я его полюбить? Лёва это почувствовал и сразу же закрылся в ответ. Я быстро пожалела, что подарила ему своё первое стихотворение, и написала второе, но уже для себя — про розу с колючими шипами, метафорически описав в нём отношения с Лёвой.
В ресторан мы поехали без Лёвы, но с Леной. Единогласно выбрали самый крутой - «Созвездие», но он оказался закрыт. Тогда всей гурьбой, человек в пятнадцать пошли дальше по зимнему городу, ища, куда бы приткнуться в эту морозную ночь. Всем было весело. Мы орали, пугая редких прохожих и хохотали от своих же шуток.
- Лена, скажи, можно опьянеть от счастья? – спрашивала я.
Она что-то отвечала, но я её не слышала. Я ещё никогда не была так беспричинно счастлива.
Наконец, мы нашли небольшую кафешку в полуподвале. Тёмный сумрак и полки с алкоголем нас не испугали. Персонал не испугала большая толпа. Они сдвинули несколько столов. Заиграла живая музыка. Я, в ожидании, пока принесут угощение, пригубила из бокала и тут же плюнула.
- Там алкоголь! Фу!
Было уже очень поздно, и мне бы пойти домой, но я осталась. Пить и есть не хотелось, только танцевать, что я и сделала.
Изнутри прорывалось неистовство и блаженство. Я абсолютно трезвая вела себя как под кайфом. Прыгала и скакала. Визжала и подпевала. Кружилась и приседала. Была на седьмом небе от счастья. Постепенно упала в двигательный раж и танцевала уже с закрытыми глазами. Вдруг в один миг чернота перед глазами скрутилась и стала красно-чёрным огненным столбом, уходящим бесконечно вверх и вниз. Этот столб шёл через всю меня. Он был живой, но разглядеть я его не успела. В это время сверху плюхнулось мне в голову только одно слово – «Любовь!».
Я от изумления открыла глаза и сразу же почувствовала стеснение в груди. Было впечатление, что у меня кол там. Оглянулась. Сзади танцевала София. Взбрело, что это она во всём виновата. Во время перерыва я спросила у Лены:
- Можно ли убить любовью?
- Любовь тоже оружие, - ответила она загадочно.
Я решила, что можно, и мысленно записала Софию в предательницы. Танцевать перехотелось. Под впечатлением от видения села за столик. Лена стала зазывать меня к себе на ночёвку, но я отказалась.
- Нет, я слишком долго не была дома. Мама волнуется.
Как очутилась дома, уже не помню. То, что говорила мама мне тогда, тоже стёрто из памяти. Помню только, что она была очень недовольна.
На следующий день я снова пошла на работу. Всё там стало окончательно ненавистно, и не могла дождаться, когда закончится рабочий день. Днём, на перерыве, пошла в гости на работу к Оле Тарнавской, как делала это не раз. Она работала напротив через дорогу менеджером по продажам. Зарплата сдельная, потому Ольга могла выходить куда ей вздумается, лишь бы это не отражалось на продажах, а с этим у неё проблем не возникало. Сдружившись с Ольгой, я общалась с ней почти каждый день – по телефону, на её работе, в поэтическом клубе на выходных или ездила к ней в гости. Потому поначалу она не удивилась моему приходу.
Хотелось поделиться с неё новыми ощущением. Мир казался не просто чудесным, а не сравнимо ни с чем прекрасным. Всё-всё виделось в свете естества. Заснеженные берёзы и лучи солнца, голубое небо и белые сугробы, радость в душе и мечты, которые вот-вот исполнятся – всё это я хотела и не могла объяснить. Всё это было в едином миге бытия, который, если его описывать, понадобилось бы много речей и слов. Поэтому я просто оглядывала всё вокруг и восторженно шептала:
- Оля ты видишь… Скажи, что ты видишь…
- Что я должна видеть?
- Жизнь… Как она прекрасна... Как всё вокруг чудесно…
Я протягивала руки и прикасалась к стволам берёз.
- Здесь всё идеально, это самый лучший из миров.
Но Ольга вместо того, чтобы радоваться вместе со мной, стала задавать дурацкие вопросы:
- У тебя всё хорошо? Может тебе помочь?
- Да, всё хорошо. Но я пришла помочь тебе.
- Я справлюсь и без тебя.
- Оля, но неужели ты ничего этого не видишь? Неужели ты не замечаешь жизнь?
- Вижу, но она и раньше тут была. Почему ты пришла ко мне именно сегодня?
- Я думала, что ты поймёшь. Ты всегда меня понимала.
Стало грустно и одиноко, почти так же, как в Сочи, когда я звонила на телефон доверия. Снова никто меня не понимает, даже лучшая подруга. Много позже, в своей повести Ольга напишет про этот эпизод, что она испугалась моих глаз инопланетянки, которые ничего не выражали. Она в тот момент не смогла принять моей ненормальности - того, чем я стала отличаться от всех людей и от общепринятых норм. Это было едва уловимо, но было. Она испугалась меня и моей непредсказуемости. Я чувствовала, что не нахожу отклика в её душе. Потому молча ушла.
Уже на работе Ольга мне позвонила, попросив вечером зайти к ней. Я так и сделала, уже ни на что не надеясь. Перед уходом написала заявление об увольнении и положила его в стопку с платёжными поручениями, которые по утрам подписывала главбух. Только тогда ушла.
Ольга предложила пойти прямо сейчас на норбековские курсы. Я была в такой прострации, что почти всё равно куда идти и что делать. Это было сверхочарование раскрывающимися возможностями. Я была под какими-то чарами и не подозревала, что Ольга не видела моей радости, а, наоборот, решила что у меня всё плохо, и меня надо спасать. Она не верила моим заворожённым словам и эмоциям. Потому захотела помочь, но не знала как, и решила обратиться к тем, кто меня ввёл в такое состояние - к норбековцам. Всё это я узнала много позже из её книги.
Вместо того, чтобы сесть на маршрутку и доехать до места за несколько минут, мы пошли пешком. Идти было минут сорок быстрым шагом вниз по городу.
- За нами идёт твоя мама, - сказала Ольга, оглянувшись через несколько минут.
- Ну и пусть.
Мне снова на всё плевать. Даже родная мать казалась чем-то несущественным, как назойливая муха, мельтешащая перед глазами. Я только припустила ходу, и Ольга вслед за мной. Мы долго шли, а мама шла за нами. В какой-то момент она отстала, и я подумала, что она не узнает где мы.
На курсах шла медитация и входить в зал нельзя. Я приоткрыла дверь и помахала стажёрам. Две девочки вышли. Они очень мне обрадовались, но ни о чём мы не успели поговорить, потому что подошла моя мама. Она всё-таки нас догнала.
И тут я впервые узнала в ней маму-монстра из своих детских снов.
Мать истерично набросилась на меня с обвинениями. Оказалось, что мой нехитрый тайник с договором и коробочками Тяньши найден. Мама быстро разобралась, что я вбухнула туда все свои отложенные деньги. Она знала, где я их храню, это не было секретом. Как только увидела тайник, сразу же пошла ко мне на работу, обнаружила меня, уходящую с Ольгой в другую сторону и пошла за нами.
- Где деньги? Возвращай! - кричала она.
- Это невозможно, я их уже отдала.
- Деньги ты обязана вернуть.
- Может дома поговорим?
Мне не хотелось выяснять отношения перед всеми, но мама ничего не хотела слышать.
- Это они тебя вовлекли, пусть всё и возвращают.
Девушки-стажёры отшатнулись от нашей троицы и вернулись в зал. Ольга что-то, что я уже не помню, говорила моей маме. Та кричала на неё и на меня. Обстановка накалялась с каждой секундой. Вышел Саша Яковлев и попросил не шуметь и устраивать разборки в другом месте.
Я почувствовала, что меня на этот раз предали все - не понимают ни близкая подруга, ни мама, ни даже Саша, который меня втянул в Тяньши, а теперь я видите ли ему мешаю. Я надеялась, что он за меня заступится, расскажет, какая это хорошая организация и всё-всё уладит. Но он только отмахнулся. В отчаянье посреди разговора я выбежала вон на улицу. Так спешила, боясь погони, что не разбирая номер, села в первую попавшуюся маршрутку с открытыми дверями на остановке напротив выхода и поехала в неизвестность.
Предыдущая глава Оглавление Следующая глава