Чаепитие разочаровало сразу, потому что никакого чая не было. Мы беседовали. в отдельном офисном кабинете, где только стол, стулья и цветок на окне. Серёжа вначале поведал, какие все люди больные. Потом перешёл к причинам болезней и свёл всё к недостатку кальция. Рассказал, как жену с дочкой вылечил и только потом сообщил о панацее – неких обязательных для здоровья таблетках. Говорил всё это он очень складно и бодро около часа.

Я скучала, не понимая куда попала, но стеснялась уйти, дабы не подводить Сашу, который в моих глазах был наравне с ведущими курсов. София также молча сидела рядом, пока Серёжа не стал рассказывать о чудеснейшей организации Тяньши, где он работает, о больших деньгах, которые там получает, и о личных амбициях:

- Я мечтаю воспитать минимум пятерых «львов». Полагаю, у вас это получится.

- А я даже уверен, что вы обе в итоге подпишете контракт, - впервые подал голос Саша.

После этих слов я всерьёз стала подыскивать мотивы для согласия. Принимать препараты не хотелось, интересовали только деньги.

С рождения я ни в чём не нуждалась, но нашу семью нельзя назвать состоятельной. Одно у нас было всегда в больших количествах – еда. Мама родилась в послевоенный год. Отца у неё не было, бабушка нажила дочку от случайных встреч с женатым мужчиной. Бездетная еврейская семья предлагала ей большие деньги за ребёнка, но она отказала, несмотря на то, что сама ещё училась и не было своего жилья. Пришлось им не сладко. Мама рассказывала, как в детстве впервые увидела на снегу мандариновые шкурки. Не знала что это, но подобрала и съела. Бабушка иногда покупала ей на рынке несколько грецких орехов или сто грамм клубники.

Когда родилась я, у нас уже была своя трёхкомнатная квартира и дача с большими ореховыми деревьями, клубникой, малиной, смородиной, яблоками, грушами, абрикосами, черешней и калиной. Я жила во фруктовом и пищевом изобилии. Дома всегда полные холодильник, кладовая и подвал с закрутками. Мама не хотела ни для себя ни для нас с братом повторения своего голодного детства и могла не купить какой-то вещи, но на вкусности всегда деньги находились.

- Главное, здоровье, - говорила она, равняя его с едой.

Человек всегда хочет большего. Сколько ни дай, всё будет мало. Я многое воспринимала как должное, не хватало только денег. В них искала независимости, прежде всего от того, что претило — от бухгалтерии.

С детства запомнила, как мама, работая ревизором, ночами сидела за столом с ворохом бумаг, и слышен был только сухой острый стук деревянных счёт. Чтобы глаза не слипались, она вставляла под очки спички — это вызывало жалость. Казалось, что так можно ослепнуть, и когда представляла это, перед глазами вставала чернота, настолько плотным кольцом ужас окружал всё моё существо — тогда ещё зрение моё было идеальным. Мама же сосредоточенно водила указательным пальцем по огромной, размером с газетный разворот бумаге, а другой рукой, не глядя, ударяла по счётам. Эта страшная картина грустной и уставшей мамы, как на цепи привязанной к своим бумагам и цифрам настолько врезалась в память мрачным пятном, что я зареклась никогда не становиться бухгалтером. Решила, что это будет последней профессией, которая меня заинтересует. Так оно и вышло.

Мама всерьёз предложила экономический факультет в последнюю очередь, увидев там мой единственный шанс получить высшее образование и только потому, что в сельхозе работал мой отец.

- Он умный, профессор, на хорошем счету. Начнёшь поступать и поможет.

- А как узнает?

- Ему доложат. Даже если не он, то другие помогут. Папу там все знают. Ректор для всех детей преподавателей при поступлении даёт зелёный свет.

- Но ведь папа с нами давно не живёт, может они подумают, что я не его дочь?

- У меня других мужчин не было, - обижалась мама, носившая до сих пор обручальное кольцо, - я его жена, а ты его дочь. Ты - Клюшина.

- Да, но может они решат, что его дети, это те, с которыми он сейчас живёт?

- Зачем ты меня оскорбляешь…

Мама уходила в себя, и я, чувствуя, что говорю в пустоту, замолкала. Во мне не было её твёрдости о поступлении. Мама же почти в любом разговоре вставляла о том, какая у неё замечательная работа, как она её любит, какой у них чудесный коллектив и как они все вместе отдыхают по праздникам. Давала понять, что многие бы пошли в экономику, да только у них «тяма нету».

Я понимала, что мимо моей мечты стать профессиональным журналистом уже пролетаю. Послушать маму, так в журналисты идут те, кому заняться больше нечем или продолжить семейную династию, потому что журналистика — это чёрная и тяжёлая работа. Экономика же в руках элиты и работать там просто супер — сиди в чистом кабинетике, бумажки складывай и зарплату получай. Журналист же с вылупленными глазами бегает в поисках материала, в командировках голодный и холодный, и потому не женская, мол, это профессия.

Пока мама сказывала сказки про бухгалтерские прелести, я сопротивлялась. Купила она меня за обещание больших денег, когда предложила специальность «Финансы и кредит» с перспективной работой в банке. Я решила, что если продаваться на нелюбимую работу, то хотя бы за деньги.

О журналистике уже не думала и вытерла из себя мечту, как будто не было её вовсе, чтобы только мысленно не расписываться в собственном бессилии. Так легче готовить себя к роли экономиста. Мечта не без протеста души оказалась умерщвлена и захоронена, а впереди маячила рабочая жизнь, к которой я надеялась притерпеться. Думала, раз мама бухгалтер, и мне на большее замахиваться не стоит.

На вступительных экзаменах я написала любимую математику на тройку, плакала об этом, но как и обещала мама, поступила. Потом меня захватило насыщенное событиями студенчество, когда нет времени остановиться и задуматься, а диплом где-то на горизонте. Не надеялась его получить, но в итоге он оказался с отличием без единой четвёрки и — никому не нужным. Мамины слова о том, после диплома передо мной откроются все двери, не сбылись.

Мне после вуза предлагали работу на мойке машин и менеджером, но я считала всё это ниже своего достоинства. Для чего же я тогда училась? Я ведь гордилась своей вышкой и свысока смотрела на брата, который даже полного среднего образования не получил и трудился простым работягой. Зарабатывать в три раза меньше его считала оскорблением. Об устройстве в банк речи уже не шло, слишком много их позакрывалось после «чёрного вторника». Но к концу сентября мама всё-таки нашла для меня работу — в медакадемии. Я стала там вести банк и кассу.

Работа в бюджете для бухгалтера — непрестижное дело. Шансы устроиться потом в коммерцию почти равны нулю. В медицине только врачам хорошо, они же считают себя выше всех, типа «голубая кровь», а бухгалтерия — обслуживающий персонал. И это правда, ведь ничего полезного мы не создаём.

- Не расстраивайся, - утешала мама, видя моё постное лицо, - поработаешь месяц-другой и подыщем что-нибудь получше.

Но успокоилась она уже в первые пару недель, и этот вопрос затух. Позже узнала, что она раз-другой в месяц забегала к главбуху и дарила ей конфеты с коньяком. Делала она это за моей спиной, а я удивлялась, чего это меня главбух так нахваливает. Я работала на совесть, но не лучше других. Единственным моим преимуществом было знание компьютера.

Первые полгода было трудно и потому интересно, а потом я, чтобы не заскучать, играла в игрушки на рабочем компьютере или рисовала в пайнте. Однажды замглавного, единственный мужчина в нашей огромной бухгалтерии, увидев на моём экране милого бегемотика, лежащего в луже, в окружении камышей, спросил:

- Где ты это нашла?

- Сама нарисовала.

- Ух, ты! У тебя же талант! Не понимаю, что ты делаешь в бухгалтерии?

Я промолчала, потому что вопрос был риторическим, и в глубине души была с ним согласна. Жила чужую жизнь — ту которую навязала мне мама. Это только со стороны она у меня на зависть - стабильная работа рядом с домом, я сыта, одета и обута, занимаюсь спортом, куча друзей, поездки и путешествия. Но порой на этой самой работе волком хочется выть. И чем дальше, тем гаже на душе.

Трудилась я с полной отдачей, но часто на рабочем месте думала о чём-то своём, а как только затворялась дверь кабинета, когда шла домой, все задания начальства, отчёты и цифры вылетали из головы. Я не жила работой, поэтому время, которое там проводила, можно смело вычеркивать из жизни. Много раз рассказывала об этом маме, но не находила понимания.

- Мама, неужели для тебя вся жизнь в работе?

- А думаешь, я знала, что всю жизнь в кассирах просижу? Я может, тоже мечтала о лучшей жизни, но привыкла, уже пятнадцать лет на одном месте и довольна.

- А я не хочу привыкать к такому.

- Чего же ты хочешь? Луну с неба? Всё что могла, я сделала – родила тебя, выкормила, вырастила, образование дала, на работу устроила, а дальше уж ты сама. Работала бы сап сапом и горя бы не знала. Люди без образования на рынке по холоду круглый год торгуют. Ты этого хочешь?

- Но ведь есть много чего интересного, - пыталась я намекнуть на свои увлечения.

- Ерунда, все эти твои хобби. Можно в свободное время писать и рисовать, а профессия должна быть серьёзной. Писатели голодают, на это не проживёшь.

Я не согласна, но не делаю попыток найти другую работу, так как знаю, что не смогу скрыть поиски от мамы, и уже к концу первого года чувствую, что начинаю тупеть от однообразия. Единственное, что нравится — работа с посетителями. Отдел кадров, мамин знакомый, через которого я сюда попала, меня часто хвалит:

- Галочка, ты умница. Поработаешь ещё лет двадцать и до главной повысят.

Вместо радости внутри всё сжимается, реальность делается тёмной и колючей.

Постепенно моё внутреннее неприятие работы приводит к опозданиям и частым дурацким ошибкам. К концу третьего года, когда начинаю заниматься на норбековских курсах, я уже откровенно всё там ненавижу. Начальство это чувствует, и я получаю выговоры и замечания по пустякам. Главбух удивляется:

- Ты не заболела? Может что-то случилось? Ты же так хорошо раньше работала. Я тебя не узнаю.

Я сама себя не узнаю. Мизерная зарплата, большая рабочая нагрузка. Дом-работа-дом — как же хочется разорвать этот замкнутый круг. Я не знаю как, а тут подворачивается Серёжа Асланян с его сладкими обещаниями новой райской жизни. Я впервые сталкиваюсь с сетевым маркетингом, совершенно об этом не подозревая. Сергей вещает о возможности большого заработка, рисует схемы и графики, сыплет цифрами и одному ему известными фактами:

- Вот где здесь обман? Всё у нас открыто. Вы приводите новых людей, и получаете за это хорошие деньги.

- Допустим, - пытаюсь разобраться я, - но я не умею продавать и кого-то приглашать.

- Мы всему обучаем. Когда вольёшься в команду, тебе все будут помогать.

Я уже не знаю что и думать. Хочется ему верить, но сомневаюсь. Тогда он приглашает нас с Софией в Сочи на семинар. Расписывает всё как по нотам и не даёт времени определиться с решением, торопит:

- Там будут все свои и даже «львы». Такой шанс бывает раз в жизни. Вам обеим просто надо там быть. Потом уже решите, подписывать контракт или нет.

Слово «Сочи» действует магически. Я слишком люблю море, чтобы отказываться от такой возможности и не важно, что за окном декабрь. София тоже соглашается, и уже на следующий день мы покупаем билеты на мероприятие - то самое, где нам промоют мозги ещё сильней. Только выбор после него мы сделаем разный.

Предыдущая глава        Оглавление       Следующая глава